– Можно?
Киваешь.
Крепко завязываю шнурки двойным узлом, как в детстве учила меня двоюродная сестра. Когда в тоннеле раздается гул приближающегося поезда, ты перестаешь дрожать и уже не выглядишь такой испуганной. И незачем говорить, что я спас тебе жизнь. Это и так видно по твоим глазам и грязной потной коже. Двери открываются, но мы не заходим. Естественно.
* * *
Таксист сначала не хочет нас брать. Я бы на его месте не взял. Близость смерти оставила отпечаток на наших лицах. Ты вся грязная. Я на контрасте с тобой неприлично чистый. Странная парочка.
– У меня… – Ты в сотый раз перебираешь произошедшее. – У меня и так был тяжелый день, а тут еще эта песня… Я, наверное, выглядела чокнутой.
– Сумасшедшей.
– Нельзя же мириться с таким безобразием. Надо было жестко сказать ему: «Хватит!» Лучше сдохнуть, чем жить в мире, где грязный бомж без конца распевает песни… загрязняя общественную среду.
Ты вздыхаешь, а я еще больше люблю тебя за то, что ты норовишь представить свой срыв как борьбу с бесхребетной толерантностью. И мне нравится играть с тобой.
– Ты здорово перебрала.
– Я и трезвой повела бы себя так же.
– А если б он пел Роджера Миллера?
Ты смеешься, хотя и не знаешь, кто это такой, – мало кто из нашего поколения знает. Смотришь на меня, щуришься, потираешь подбородок и спрашиваешь (это уже четвертая попытка – да-да, я считаю):
– Работал летом на пароме?
– Неа.
Ты уверена, что мы где-то раньше встречались. Уже были варианты: в колледже, в магистратуре, в баре в Уильямсберге – и теперь на пароме.
– Но я точно тебя знаю. Лицо знакомое!
Я пожимаю плечами, ты не сводишь с меня глаз – так приятно.
– Это из-за стресса: просто я в нужный момент оказался рядом.
– Да, рядом… Повезло мне!
Не стоило отворачиваться на этих словах, и в голову ничего не идет, и водитель, как назло, неболтливый попался.
– Что ты в метро-то делал?
– Ехал с работы.
– Ты бармен?
– Типа того.
– Прикольно. Болтаешь с посетителями, слушаешь всякие истории…
– Ага, – бормочу я и вовремя спохватываюсь, чтобы не ляпнуть: «А ты пишешь истории».
– Расскажи что-нибудь интересное.
– Интересное?
Ты киваешь, а я хочу тебя поцеловать. Хочу пустить свой «поезд номер ноль» по твоим рельсам, проглотить тебя целиком, хочу трахать тебя, пока мрак нью-йоркской окружной не поглотит нас обоих. Внутри слишком жарко, снаружи слишком холодно. Пахнет уличной едой и минетом. За окном ночь и Нью-Йорк. Единственное, что я хочу сказать, – «люблю тебя», поэтому молчу и тру подбородок.
– Ну даже не знаю, трудно выбрать…
– Слушай, – перебиваешь ты, сглатываешь, кусаешь губу, краснеешь. – Только не пугайся и не считай меня психопаткой, но я соврала… Я помню, где мы встречались.
– Да?
– В книжном магазине.
Ты улыбаешься той самой улыбкой, как у Натали Портман, а я делаю вид, что не помню.
– Мы говорили про Дэна Брауна.
– Про него только ленивый не говорит.
– Про Полу Фокс, – продолжаешь ты, трогая меня за руку.
– А-а-а, – сдаюсь я, – помню, Пола Фокс и Сполдинг Грей.
Ты хлопаешь в ладоши и чуть не кидаешься меня целовать, но спохватываешься, отодвигаешься и скрещиваешь ноги.
– Думаешь, я маньячка? У тебя, наверное, в день перед глазами по полсотни девушек проходит.
– Нет, что ты!
– Спасибо.
– За смену я болтаю как минимум с семьюдесятью девушками.
– Ого!.. Ты ведь не считаешь меня навязчивой психопаткой?
– Нет, конечно.
В школе учитель биологии говорил нам, что не стоит смотреть в глаза человеку дольше десяти секунд подряд, если не хочешь его напугать или соблазнить. Я смотрю и считаю – думаю, ты догадаешься, чего я хочу.
– А в каком баре ты работаешь? Зайду как-нибудь к тебе выпить.
Я не стану осуждать тебя за меркантильность. Хочешь отправить меня во френдзону, чтобы я таскал тебе книжки и угощал виски с рассолом?
– Просто друга подменял. Так-то я в книжном работаю.
– Бар и книжный… Круто!
Водитель заруливает на парковку в Вест-Виллидж.
– Ты здесь живешь? – спрашиваю я, и тебе нравится мой восхищенный тон.
– Ну да. Там, за углом.
– Бэнк-стрит. Не хило.
– Я наследница.
– Чья?
– Английских лордов.
Дерзишь, другая стала бы выкручиваться.
Машина останавливается, ты копаешься в сумочке в поисках телефона. Он лежит на сиденье между нами, почти вплотную ко мне.
– Вечно куда-то пропадает…
Вдруг – стук снаружи. Я вздрагиваю. Какой-то придурок ломится в машину. Бенджи! Ты перегибаешься через меня и открываешь окно. Я чувствую твой запах. Рассол и сиськи.
– Бенджи, это мой спаситель!
– Молодец, чувак. Гребаный Гринпойнт. Вечно там что-то случается.
Он поднимает ладонь, чтобы дать «пять», я подставляю руку, ты ускользаешь от меня, и все идет к черту.
– Я, похоже, потеряла телефон.
– Опять?! – цедит Бенджи, отходит от машины и закуривает, ты вздыхаешь.
– Не думай, он не бездушная скотина, просто… я действительно все время его теряю.
– Дай мне свой номер. На случай, если телефон все-таки найдется.
– Ну да, – киваешь ты, отодвигаешься от меня и чего-то ждешь. – Записывать будешь?
Конечно, буду, но… не могу. Я уже сунул твой телефон себе в карман, туда, где лежит мой. На ощупь я их не различу. Получится некрасиво, если я вдруг вытащу твой вместо своего.
– Сколько тебя ждать? – кричит Бенджи.
Ты вздыхаешь:
– Спасибо огромное.
– Обращайся.
Наше первое свидание закончилось. Ты поднимаешься по ступеням и идешь трахать этого волосатого козла. Плевать. Наши телефоны вместе; и ты знаешь, что я знаю, где ты живешь; и я знаю, что ты знаешь, где меня найти.
6
Мысли скачут как бешеные (ты, я, твои колготки, телефон, Бенджи). В таком состоянии мне только одна дорога – в магазин. Добираюсь пешком, открываю дверь и спускаюсь в звукоизолированный подвал. И лишь там, в нашем прекрасном логове – в нашей клетке, – на мое лицо возвращается улыбка.
